Ле Гуин Урсула - Феникс
Урсула К.Ле Гуин
Феникс
Радио на комоде шипело и трещало, словно кипящая кислота.
Сквозь треск разрядов голос хвастал победами. "Мясники!",
ответила она. "Мясники, лжецы, дураки!" Выражение в глазах
библиотекаря усилило ее ярость, как у цепного пса, что,
задыхаясь, хватает пастью воздух.
"Ты не можешь быть партизаном!"
Библиотекарь не ответил. Ему, наверное, нечего было бы
сказать, даже если он мог бы говорить.
Она приглушила радио - его не стоило выключать, чтобы не
пропустить последний акт драмы, развязку - и подошла ближе к
библиотекарю, лежащему на постели. Теперь она уже хорошо знала
его круглое, желтовато-болезненное лицо, темные глаза с красными
белками, темную, густую шевелюру, волоски на предплечьях, кистях
рук и пальцах, волосы под мышками и на груди, в паху и на ногах,
и все его коренастое, потное, страдающее тело, о котором она
заботилась уже тридцать часов, пока город раздирался улица за
улицей и нерв за нервом, а радио судорожно дергалось от лжи к
статике и снова ко лжи.
"Не надо мне говорить!", сказала она его молчанию. "Ты не с
ними. Ты против них."
Не проронив ни слова, с предельной экономией сил, он выказал
отрицание.
"Но я тебя видела! Я точно видела, что ты делал. Ты запер
библиотеку. Как ты думаешь, почему я пошла туда, посмотреть на
тебя? Не думай, я ни за что не пересекла бы улицу, чтобы помочь
кому-нибудь из этих!" Однотонный презрительный смешок и далее
тишина. Только радио шипело, снова ловя статику. Она села в ногах
постели прямо перед взглядом библиотекаря, точно по его центру.
"Я знаю тебя в лицо бог знает как долго, пару лет, наверное.
Другая моя комната, там, выходит на площадь. Прямо напротив
библиотеки. Я сотню раз видела, как ты открываешь ее по утрам. На
этот раз я увидела, как ты ее закрываешь в два часа дня. В спешке
пробегаешь в кованые ворота напротив дверей. В чем дело? Потом я
услышала машины и этих проклятых мотоциклистов. Я сразу задернула
занавеску. Но потом встала за ней и смотрела. Знаешь, это
странно. Клянусь, раньше я спряталась бы здесь под кроватью, если
бы знала, что они так близко. Но я стояла и смотрела. Словно
пьесу!", сказала она с экспансивной неточностью. На самом деле,
она смотрела на библиотеку, выглядывая в щелочку меж занавеской и
оконной рамой, с вздымающейся волной сильного трепета не совсем
неприятного страха. Не эта ли живая эмоция впоследствии так
быстро подвинула ее действовать?
"Вначале они спустили флаг. Кажется, даже террористы делают
дела в правильном порядке. На самом деле, наверное, никто другой
не соблюдает традицию так скрупулезно. Они делают все, что от них
ждут... Ну, я видела, после того, как ты запер ворота, ты
завернул к боковой двери, ко входу в подвал. Мне кажется, я
заметила твой плащ, не замечая, что замечаю, понимаешь, его
желтовато-коричневый цвет. Поэтому, когда они хлынули по входным
ступеням и вломились в боковую дверь - как муравьи на мясо,
подумала я - и в конце концов снова вышли, уселись на свои
проклятые мотоциклы и укатили рушить что-то еще, мне захотелось
узнать, дым или просто пыль выбивается из боковой двери, и тогда
я вспомнила твой плащ, наверное из-за цвета дыма, такого же
желтовато-коричневого. Я подумала, что никогда больше не увижу
твой плащ. Они не увезли библиотекаря с собой. Ну, я подумала,
что они, наверное, застрелили тебя там внутри, где книги. Но я
все время вспоминала, как ты запер двери и запер ворота, а потом
вернулся. Я не знала, почему ты так сделал. Ты мог бы в к
